ЖИТИЯ СМОЛЕНСКИХ СВЯТЫХ

На переднем плане слева Мишель ван Эсбрук, рядом с ним Василий Лурье.

Конференция в Италии. Апрель1990 года

– Какие исследования в области критической агиографии Вы сейчас проводите? Чему они посвящены, в чем заключается их особенность и сложность?

– Вместо того, чтобы написать упомянутую мной выше рецензию, работаю над статьей, которая примерно будет равна по объему статье издателя, но она не будет ее продолжением. Она связана с тем, что в этом агиографическом материале обнаруживается архаичный субстрат, плюс там, возможно, имеется какое-то иудейское влияние, и наличествует литургический материал.

А наиболее фундаментальная агиографическая проблема, которой я сейчас занимаюсь и надеюсь довести в июле до доклада, а к концу года до статьи – это материал, посвященный так называемой славянской Солунской легенде, о которой я в 1996 году уже публиковал статью. В ней говорилось, что эта агиографическая легенда была написана не на славянском, а на сирийском языке и является прямым и притом плохим переводом с него и хорошо вписывается в тогдашнюю традицию сирийской апокалиптической литературы. Хочу сейчас об этом же написать заново на новом уровне и с новыми доказательствами. Но здесь сложность в том, что, во-первых, очень редко приходится иметь дело со славянскими материалами, которые могут быть именно напрямую, а не как-то иначе (не через греческий) переведены с сирийского, а, во-вторых, это крайне конфликтная область науки, потому что это вопрос о том, откуда взялась славянская письменность. Первыми ли были Кирилл и Мефодий, или они пришли уже на что-то готовое? Понятно, что я считаю, что они пришли на что-то готовое, что подготовили неправославные сирийцы, – я думаю монофелиты. В какой-то степени об этом у меня уже написано. Нужно только довести дело до конца. 

Еп. Григорий (Лурье) на конференции по раннему христианству.

Южная Корея. Сеул. 2012 год

– Какое направление современной критической агиографии можно считать приоритетным и перспективным? Можно ли спрогнозировать темпы развития этого направления на ближайшее будущее?

– Я думаю, что традиционное направление, которое создалось в XVI и особенно в XVII веках этими же болландистами, – просто применение филологии к изданию житий. Оно никуда не делось, оно продолжает быть актуальным. Есть очень много разных, и даже греческих, текстов, которые могут издаваться. Это всегда приоритетно. Но это такая агиография, которая на самом деле является в большей степени филологией и в меньшей степени историей. Здесь тоже имеются свои милые особенности. Например, находят какие-то новые залежи агиографических текстов, которые прежние поколения не знали. Из совсем недавних таких открытий – это славянские агиографические произведения, которые очевидным образом переведены с греческого языка, но на греческом либо вообще не сохранились, либо сохранились в других редакциях. Много таких находит и с помощью своих учениц публикует Сергей Аркадьевич Иванов. То есть в наших славянских библиотеках можно еще отыскать что-нибудь византийское на славянском языке, причем это подчас имеет особенный интерес. К примеру, недавно одна из его учениц – Анна Березина – опубликовала в нашем журнале «Scrinium» «Житие императрицы Феофано». Это явный перевод с греческого и явно это переработка жития современного самой Феофано, но написанного чуть позже, после ее смерти. Это житие сохранилось на греческом, но на славянском обнаруживатеся уже иной, отличающийся текст, которого на греческом нет. Он добавляет какие-то свои подробности. Это все интересно. Это то направление, которое всегда было и всегда будет.

Что касается новых направлений, то я думаю, что здесь есть как минимум две области. Во-первых, только в нулевые годы в XXI веке стали серьезно и систематически изучать то, что можно назвать народной агиографией. Конечно, ту область, где такая книжная агиография совсем уходит в фольклор и отрывается от церковных корней, все всегда видели и временами ею занимались. Особенно много внимания народной агиографии уделял в XIX в. наш академик Александр Николаевич Веселовский. Он понимал важность этой области. Но потом это все как-то ушло и стало забываться.

Хоть область народной агиографии ограничивается фольклором, но все-таки это особая агиография. В нулевые годы несколько наших отечественных ученых, в т. ч. Андрей Мороз (Москва), написавший хорошую монографию (это его докторская диссертация), Юлия Шеваренкова из Нижнего Новгорода и еще некоторые сделали много полевых исследований и теоретических обобщений по народной агиографии. На византийском материале подобными темами стал заниматься известный византинист Николай Барабанов (Волгоград). Я думаю, что это большой рывок, причем для изучения не только собственно русской агиографии, но вообще теоретический рывок, потому что, конечно же, народная агиография бывает не только русская, а какая угодно, но какая угодно теперь в такой степени, как русская, не изучена. Упомянутые ученые дальше собираются развивать данное направление. Оно является теоретически новым направлением.

Второе направление, отчасти теоретически новое, но, может быть, менее новое, – это подход к существующей на разных языках иудейской литературе эпохи Второго Храма, которую можно классифицировать как агиографию. Разумеется, в качестве агиографии должна рассматриваться не вся вообще литература этого времени, а только ее некоторая часть. Классические приемы критической агиографии Ипполита Делеэ и школы препарации агиографических легенд дают много для понимания таких произведений, как, например, 2 (II-I в. до н. э.), 3 (II-I в. до н. э.) и 4 (I в. н. э.) Маккавейские Книги, Роман об Иосифе и Асенефе (датировка спорная, но, видимо, правильная – не позднее I в. н. э.). Именно агиографический, а не филологический подход позволяет понять, зачем созданы эти произведения, и как они связаны с каким-то специфическим культом, который там имелся в виду.

Я полагаю, что эти два новых направления будут довольно быстро развиваться. Что касается народной агиографии, то тут еще многое зависит от того, насколько удастся вынести эти подходы за пределы русского или вообще славянского материала. Я бы хотел, конечно, вынести это куда-нибудь в эфиопский материал, где, по-моему, тоже многое готово для такого развития, но тут я не буду ничего прогнозировать. Мы попытаемся это рекламировать. Ближайший том нашего журнала «Scrinium» за 2014 год, который еще не вышел (№ 10) содержит две статьи на английском, как раз Андрея Мороза и Юлии Шеваренковой, которые представляют этот подход, и тем самым, я надеюсь, пропагандируют. Но какой будет эффект – пока неясно.

Теперь о том, что касается темпов. Я думаю, что по сравнению с эпохами расцвета темпы у нас сейчас упали. Дело в том, что Болландистский центр, который когда-то создал и развивал критическую агиографию (с конца XIX в. и до третьей четверти XX в. включительно), все-таки ушел в филологию. Еще при жизни моего учителя Мишеля ван Эсбрука это уже было так, и он уже не работал с болландистами, а вынужден был уйти и трудиться в разных светских учреждениях. В основном в Мюнхенском университете. Поэтому мне кажется, что критическая агиография может быть воспринята скорее нашими отечественными постсоветскими учеными. Они воспитываются и на Украине, и еще где-то. На Украине, может быть, сейчас даже лучше учиться. Эти молодые ученые взаимодействуют с Западом. Они набираются там знаний, но их интересы формируются здесь, и потом они возвращаются. Многие из тех, кто физически не возвращаются, – возвращаются ментально. Они могут, как мне кажется, очень многое сделать. Я смотрю, что те, кому сейчас 20 с небольшим или почти 30 лет, выросли очень симпатичными в научном отношении. Я даже не ожидал, что всего лишь за 10 лет будет подготовлено столько хороших специалистов, которые не уходят куда-нибудь из науки, а остаются в ней и проводят весьма качественные исследования. Это прекрасно!

Еще следует отметить, что после падения Советского Союза разные наши отечественные силы стали публиковать ранее не изданные агиографические тексты. Таких текстов оказывается очень много. Этим стал заниматься в приоритетном порядке Пушкинский Дом, сотрудники которого очень много сделали в этой связи в 90-е и нулевые годы и продолжают делать сейчас. За это им большое спасибо! Они совершили количественный прорыв. В этом же направлении движутся и другие. В Петербурге это еще кафедра математической лингвистики, а точнее, больше всего – ее заведующий Александр Герд и сотрудники этой кафедры: Алексеева и Азарова. За пределами Петербурга тоже очень многие занимаются агиографическими текстами. И, между прочим, вы сами и ваши труды являетесь одним из доказательств того, что агиография у нас воспрянула. Вы занимаетесь смоленскими святыми – прекрасно! Здесь есть над чем трудиться, потому что еще многое не сделано. В советское время это все искусственно тормозилось. Сейчас все изменилось, и слава Богу! Думаю, что тенденция публиковать и изучать русские и славянские жития продолжится, потому что за 20 с небольшим лет это направление активно развивается и набирает обороты.

Еп. Григорий (Лурье) во время доклада на философском факультете СПбГУ.  Тема доклада:"Святоотеческая аскетика и современная психотерапия:  разные опыты постановки проблемы". Ноябрь 2009 года

– Можно ли говорить о формировании отечественных школ критической агиографии? Как в этой связи Вы оцениваете состояние этой науки в нашей стране? Каковы ее основные проблемы, тенденции и перспективы?

– Я думаю, что можно говорить о формировании нескольких школ. Во-первых, это касается публикации русских текстов. Здесь, несомненно, такая школа существует. Фактически это филологическая школа, сформированная в сфере влияния Пушкинского Дома. Но это значит не только сам Пушкинский Дом, а самые разные города вроде Новосибирска и Иркутска. Это все единая школа. Она очень прицельно занимается агиографией. Слава Богу, что такая школа есть. Но это филологический подход и в основном не столько к славянским, сколько к русским житиям. Конечно, потенциал России этим ни в коем случае не ограничивается.

На мой взгляд, у нас наряду с этой школой формируются и другие школы. Но какими они будут, мы сказать не можем, потому что они еще не сформировались, но я думаю, сейчас есть интерес к двум вещам.

Во-первых, к агиографии на различных восточных языках. У нас в России можно выучить восточные языки и начать работать с какими-то рукописями. С возможностью ездить за границу, с возможностью учиться за границей все обстоит очень хорошо. Несомненно, отечественная школа востоковедения, которая сохранилась в советское время, играет здесь особую роль. Она сейчас естественным образом вернулась к изучению христианского Востока, которым она начала заниматься до революции и получила первые неплохие результаты. Несомненно, в этом изучении христианского Востока нашими востоковедами темы агиографии будут представлены очень серьезно. Я бы сказал сейчас, что представлена на втором месте. На первом месте наиболее удачно представлена гимнография. Даже не литургика, а именно гимнография. Но у нас уже появляются некоторые молодые ученые, которые о себе заявили чем-то хорошим и в области агиографии. Например, по арабской христианской агиографии есть некая Моисеева (Москва), а также другие. Это все востоковедение, но говорить, что здесь есть какая-то школа, на мой взгляд, преждевременно.

Во-вторых, я думаю, что критический анализ агиографических легенд на разных языках – это тоже привлекательная вещь. Без ложной скромности скажу, что первым в России развивать это направление начал я. Сейчас это направление разрастается. Им занимаются люди, которые не обязательно в России живут, они могут жить, например, и на Украине или еще где-то за границей. Они пишут очень хорошие работы. У меня был такой случай. Читал я как-то одну диссертацию, забыв, что это диссертация. Читаю этот текст, и мне кажется, что это я его написал. И я думаю, когда же это я написал? Вроде длинно так. А потом вспомнил, что это совсем не я написал, – просто я читаю то, что я хотел бы написать, но не написал. Слава Богу, что кто-то это написал. Это такое развитие школы! Я не буду говорить о том, чей это текст. Важно, что школа критической агиографии у нас тоже приживается. Но «у нас» – это не обязательно в России. Это Россия с Украиной и с нашими выходцами, которые могут работать в какой угодно стране. Главное, что у нас есть огромные возможности и интерес. У нас есть очень много заинтересованной молодежи, у нас есть возможность учить языки. У нас нет такого страха за свою работу и за место под солнцем, которое бывает у молодых ученых в Западной Европе. У нас гораздо спокойней. Денег, правда, тоже нет, материально все хуже, но все спокойней. Это важно для науки. И проблема библиотек, которая очень жестко лимитировала наши потуги еще до начала нулевых, теперь тоже базовым образом решена. Конечно, с рукописями всегда проблема, но книги более или менее благодаря легальному или менее легальному способу электронного копирования все-таки до нас доходят.